ПЯТИДЕСЯТНИЦА
День Пятидесятницы — это начало новой духовной эры в истории церкви, человечества и космоса. Вознесение Христа соединило землю с небом, с эоном вечности, а Пятидесятница низвела само небо на землю, уничтожило противоположение между временным и вечным, между материей и духом. В излияниях Божественного света и Божественных энергий Духа Святого, перед человеком открылась новая жизнь как возможность преодоления своей тварной ограниченности через приобщение к абсолютному бытию. Для! Платона человеческое тело — «темница», для Сакья-Муни — «сгусток костей, крови и слизи», а для христианина — дивный инструмент души, форма неразрушимой индивидуальности человека, золотая оправа, в которую вложен, как драгоценный камень, бессмертный дух. В таинственном дне Пятидесятницы Божественная благость воссоздала из распадающейся в противоречиях диады души и тела — монаду человеческой личности.
По учению Максима Исповедника, человек — это ипостась, звено между духовными и материальными мирами — поэтому освящение человека (микромира) является залогом и началом освящения Вселенной (макромира).
В день Пятидесятницы Дух Святой основал Новозаветную Церковь и соединил ее с Небесной Церковью. Христиане стали членами духовной семьи, Отец которой Бог, а старшие братья — ангелы.
Пятидесятница явилась вечным водоразделом между христианской Церковью, Церковью благодатной, полной Божественных сил и энергий, и другими религиями мира, где тени и осколки истины, но нет Христа и Духа, Света и Жизни; Пятидесятница положила глубокую пропасть между мистикой Православной Церкви и экстатическим психизмом древних и новых дионисийских культов; Пятидесятница явилась непроходимой границей между Божественным откровением, хранимым в живом организме Церкви, и плоским рационализмом религиозных
богостроителей, со-фиологов и реформаторов с их бессильным и мертвящим интеллектуализмом, а также воздушными замками, которые строят религиозные пиетисты и фантасты.
В день Пятидесятницы апостолы и ученики Иисуса Христа собрались на молитву в доме, находящемся в Иерусалиме на Сионской горе. Во время молитвы Дух Святой сошел на апостолов и учеников Христа в виде разделяющихся языков пламени. В день Пятидесятницы, в излиянии небесного света, в шумных порывах бури, в сиянии и блеске дивных огней родилась Новозаветная Церковь. После Сошествия Духа Святого Сионская горница стала первым христианским храмом, а община учеников Христа — Вселенской Церковью. Всего 120 человек было первоначально в Церкви, но она являлась Вселенской по Боже ственной идее и предназначению, по неисчерпаемому духовному потенциалу, который получила она в день Пятидесятницы. Ни количество членов, ни внешние атрибуты, а присутствие Духа Святого и верность истине делают Церковь Вселенской. В вечном, онтологическом плане (есть и другие планы), Церковь — это благодать, объемлющая творения Божий в единстве их веры и любви. Поэтому Церковь, как мистическое тело Христа Спасителя, как излияние Духа Святого, как носительница вечных истин, неизменна и тождественна себе самой, хотя ее «внешний двор» по историческим причинам, может увеличиваться и уменьшаться.
Дух Святой сошел на апостолов в чувственных и зримых образах потому, что день Пятидесятницы был началом преображения всего видимого мира Космоса. Сошествие Духа Святого должно было стать не только переживанием апостолов — фактом их внутренней жизни, но открыться миру в виде величественной феофании (Богоявления).
В Мцхетском Кафедральном соборе Светицховели есть изображение солнца с двенадцатью лучами: символ Христа — духовного Солнца и апостолов — лучей, просветивших мир.
В Новозаветной книге «Деяния апостолов» описана жизнь первенствующей христианской Церкви, жизнь, полная сверхъестественных явлений Божественных сил, чудес, исцелений и пророческих вдохновений. Но самым великим чудом была духовная любовь, которая царила в христианских общинах, где каждый ощущал постоянную заботу всей Церкви, где исчезали мирские различия и преграды, где не было чужих, где все были близкими и родными друг другу, где каждый согревал другого теплом своего сердца.
Религиозные и философские учения древнего и нового времени тоже говорят о любви. Но как отличается эта любовь от евангельской!
Особенно чужда и непонятна для мира заповедь о любви к врагам; она кажется разрушением всех общественных и этических устоев.
«Если я буду любить врагов, то что останется друзьям?!» — сказал Конфуций. Китайский моралист не понял, что, любя врагов, человек побеждает свою гордыню, очищает сердце от самости и зла, и поэтому его любовь к друзьям становится еще крепче и светлее; Конфуций не ведал, что духовная любовь, имеющая своим источником Бога, неисчерпаема и неразделяема. О любви говорил Будда, но в контексте его учения буддийская любовь — это пассивное и холодное доброжелательство. Любовь как чувство для буддиста — оковы души, привязывающие ее, как и ненависть, к крутящемуся колесу космического бытия. Высшим состоянием для буддиста является бесстрастие и безучастие ко всему. О любви говорят Веды; но это любовь к своей касте. Брамин даже от случайного прикосновения к парии считает себя оскверненным. Любви и милосердию учит синтоизм, у самураев был особый рыцарский кодекс — защита бедных, беспомощных, старых и больных. Но по преданию синтоизма, боги создали японцев, а остальное человечество сотворили низшие духи. Поэтому любовь к своему народу у самураев основана на чувстве национального превозношения. О любви и дружбе писали античные философы, но эта любовь ограничивалась или узким кругом друзей, или размером полиса и государства. Раб в античном мире был только вещью своего господина. Даже стоик и моралист Сенека, которого считают наиболее близким к христианству, писал: «Сострадательны старые женщины, а мудрец — никогда». Современные вишнуитские и шиваитские проповедники говорят о некой универсальной любви. Но, во-первых, их книги, доступные для нас, — это продукт, специально выпущенный для европейцев, это расчет на психологию человека из христианского региона, где даже среди неверующих и индифферентных к религии действует инерция христианской морали, культуры. У себя на родине они говорят иное. Ведизм, разделив народ на касты, также создал элитарные ступени среди своих приверженцев и адептов. Он похож на многоэтажное здание, где живущие на нижнем этаже не знают, что творится на верхнем. Но самое главное даже не в этом.
Все индуистские течения, имеющие Веды, своим общим мировоззренческим основанием признают только одну реальность — реальность безликого абсолюта, а личную и космическую жизнь считает иллюзорной.
Отождествляя свой дух с абсолютом — брамой, отрицая реальность личностного и индивидуального бытия, ведист тем самым лишает себя объекта любви. И если на нижних этажах индуистского храма поются гимны любви, то на верхних этажах говорят о том, что добро и зло, бытие и небытие — это две стороны одной и той же монеты. Впрочем, и сама Бхакти Йога (даже предназначенная для новоначальных) говорит о некой безличной и беспредметной любви к абстрактному человечеству как безликому универсуму. Затем и этот универсум признается фикцией, и единственной реалией — абсолютное «я»; любовь Бхакти Йоги превращается в самообожение и самообожание.
Просмотры (55)
